Сон митрополита Вениамина
24 сентября 2020 г. исполнилось 140 лет со дня рождения митр. Вениамина (Федченкова)
| |
Сон: про видение мною патриарха Тихона
Вообще снам не нужно верить.
И святые отцы говорят даже об особой "добродетели неверования снам" (Блаж. Диадорх, в "Добротолюбии"). Но иногда они бывают очевидно правильными. Очень кратко расскажу про видение мною патриарха Тихона. Это было в год раздора митрополита Антония и митрополита Евлогия. Я уехал из Парижа в Канны; там служил ежедневно. И однажды вижу сон. Будто я в каком-то огромном городе. Кажется, в Москве... Но на самой окраине. Уже нет улиц, а просто разбросанные кое-где домики... Место неровное... Глиняные ямы. А далее бурьян и бесконечное поле. Я оказываюсь в одном таком домике, скорее, в крестьянской избе. Одет в рясу, без панагии архиерейской, хотя и знают, что я -- архиерей. В избе человек 10-15. Все исключительно из простонародья. Ни богатых, ни знатных, ни ученых. Молчат. Двигаются лениво, точно осенние мухи на окне, перед замерзанием на зиму... Я не говорю -- и не могу говорить: им не под силу слушать ни обличения, ни назидания, ни вообще ничего божественного. Душа их так изранена -- и грехами, и бедстви?ями, и неспособностью подняться из падения, -- что они точно люди с обожженной кожей, к которой нельзя прикоснуться даже и слегка... И я, чувствуя это, молчу... Довольно того, что я среди них, что они не только меня "переносят", но даже "запросто" чувствуют себя со мною (однако не фамильярно, ничего вольного), не стесняются, "своим" считают. "Только ты молчи, -- безмолвно говорят мне их сердца, -- довольно, что мы вместе? Не трогай нас: сил нет". Мне и грустно за себя, что ничего не могу сделать, а еще больше их жалко: несчастные они. Вдруг кто-то говорит: -- Патриарх идет. А точно они и ранее ждали его. Мы все выходим наружу. Я среди группы. Глядим -- почти над землей двигается Святейший Тихон. В мантии архиерейской, в черном монашеском клобуке (не в белом патриаршем куколе). Сзади него в стихаре послушник поддерживает конец мантии. Больше никакой свиты... И не нужно: души больные, пышность излишняя непереносима им. Смотрим мы на приближающегося святителя и видим, как на его лице светится необычайно нежная улыбка любви, сочувствия, жалости, утешения.? Ну, такая сладкая улыбка, что я почти в горле ощутил вкус сладкого... И всю эту сладость любви и ласки он шлет этому народу!. Меня же точно не замечает... И все приближается. И вдруг я ощущаю, как в сердцах окружающих меня крестьян начинает что-то изменяться: они точно начинают ?от?ходить?, оттаивать. Как мухи при первых лучах весеннего солнца... Я даже внутри своего тела начинаю ощущать, будто у них и у меня "под ложечкою" что-то начинает "развязываться", расслабевать... "Отпускает"... После я узнал, что в этом месте у нас находится нервный узел, так называемое "солнечное сплетение" (куда и "подкатывает" при горе)? И в глазах их начинаю читать мысли: "Гляди-ка, Святейший-то улыбается? Значит, еще дышать-то можно, стало быть!" И легче, легче становится им, бедным, загнанным. А Святейший все приближается и все сильнее им улыбается. Лицо его обрамлено рыжею бородою. И когда он подошел уже совсем близко, я увидел, как лица моих соседей тоже улыбались, но еще очень, очень немного. "Вот только теперь, -- пронзила меня мысль, -- им что-нибудь можно сказать, теперь они стали способны слушать: душа оттаяла. А там, в избе, и думать нельзя было о поучениях". И понял я, что сначала надо пригреть грешную душу -- и уже после выправлять. И Святейший мог это: он очень любил этих грешных, но несчастных детей своих. И любовью отогрел их. И понял я, что раньше и невозможно было говорить с ними (мне), а потому и не нужно было. Потому мы и молчали в избе. И подивился я великой силе, какую имеет любовь! Святейший приблизился. Кажется, мы -- во всяком случае я -- поклонились ему в ноги. Вставши, я поцеловал у него руку. Она мне показалась мягкою, пухлою. Я впервые представился ему, как епископ. Но странное дело: он не придавал этому никакого значения, будто не замечал меня. Это показалось мне даже прискорбным. А вся любовь его направлена была к этому скорбящему, подавленному простонародью. Наконец, не выдержав, я решаюсь обратиться к нему с безмолвным вопросом (без слов, а сердцем, но его сердце чует, о чем я думаю): -- Владыко! Ну что же нам делать там (за границею) ? -- то есть по вопросу о разделении Церкви между митрополитом Антонием и митрополитом Евлогием. -- Куда же мне идти? Он сразу понял вопрос, но, по-видимому, ничуть не заинтересован был им, даже, скорее, прискорбно ему стало. Улыбка, сиявшая доселе, исчезла. Я ждал ответа... Какого? Можно было сказать ему: иди к м. Антонию, или, наоборот, к м. Евлогию, или что-либо в этом стиле, вообще по поводу разделения? Но ответ был совершенно неожиданным, какого никак не придумать: -- ПОСЛУЖИ НАРОДУ... Вот какие поразительные и неожиданные слова сказал мне Святейший: ни о митрополитах, ни о разделении, ни об юрисдикциях, а о службе народу... И именно народу, то есть простонародью... Недаром в избе были одни лишь мужики (и мой отец, бывший крепостной крестьянин)... И не сказал "послужите", а в единственном числе: "послужи". Это относилось ко мне лично. И тогда вдруг мне стало ясно такое толкование слов патриарха: "И чего, вы, архиереи, ссоритесь между собою? Разве дело в вас? Ведь вопрос -- в спасении народа, и именно простого народа. Спасется он, все будет хорошо, -- не спасется, все погибло. Что могут генералы без солдат?" И вдруг весь спор из-за власти поблек... Теперь от меня требовался ответ... И -- к стыду моему! -- я почувствовал и трудность, и скучность серой работы среди того простонародья, с которым я молчал в избе. Какое-то искушение овладело мною, и я, точно подневольный раб, решил сделать попытку отклонить крест? -- Владыко! -- "говорю" я сердцем. -- А мне предлагают архиерейское место! И что-то представилось мне в виде огромного храма: я -- в мантии... Поют... Но храм пустой.. Иду к алтарю... Но Святейший вдруг сделался грустным: и в его взоре я прочитал: -- Неразумные вы, неразумные! Ну что пользы в архиерействе, если некому служить? Ведь не народ для архиереев, а архиереи -- служители Божий для народа... И мне стало очень стыдно... И я уже готов был бы взять свои слова обратно, но -- увы! -- поздно: они были сказаны. Тогда патриарх добавил: -- Ну уж иди к Антонию? "Ну уж" -- то есть из двух худших путей (по сравнению со служением народу) выбирай сравнительно лучший... А потом что-то упомянуто было о монастыре, далее -- что-то забыто... в тумане... Конец -- не виден... Патриарх исчез. Я оказался в доме (может быть, в той же избе, не знаю). Гляжу: лежат св. мощи Иоасафа Белгородского, покрытые пеленою... Я подхожу к ним приложиться. А за мною идет архиепископ Владимир (в Ницце). Знакомый мне священник о. А. (в Х-ве) открывает пелену. Гляжу: святитель лежит, как живой. Я приложился и говорю архиепископу Владимиру: -- Смотрите, смотрите, святитель -- живой. И отошел к изголовью. А св. Иоасаф протянул руку назад и ласково похлопал меня по правой щеке. Видение кончилось. Я проснулся. Таков был сон. Прошло после того несколько месяцев. Я читал одному знакомому этот сон (записка-то потерялась). И вдруг мне пришел вопрос: -- А по какой связи здесь оказался святой Иоасаф? Я посмотрел заметку времени, когда видел сон, и оказалось, это было или под день св. Иоасафа или в день его памяти (4 сентября ст. ст.). Поразительное совпадение. Это еще больше укрепило меня в мысли, что сон не случайный. Я послал его к старцам на Афон; оттуда мне ответили: "Сон знаменательный!" -- но подробностей не объяснили... Я же понял его в том смысле, что мне нужно ехать в Россию -- "служить народу". И собрался... И уже почти дали мне разрешение... И вдруг митрополит Евлогий (с ведома коего я тайно хлопотал) прислал умоляющее письмо: отказаться "во имя Господа Иисуса Христа" от поездки, чтобы "не было соблазна" эмиграции, и обещал меня здесь устраивать как-то (архиерейское место?). Я остановился не перед "эмиграцией", а перед именем Божиим? И по телефону ответил, что должен послушаться... Он поблагодарил меня... А я вышел в сад подворья Сергиевского и... разрыдался горько: отказался "служить народу"[1]. И доселе всегда скорблю, когда вспоминаю о том. Нужно бы дня три молиться, и ответ, вероятно, был бы иной... [1] Описанные события имели место в 1926 году.
Митрополит Вениамин Федченков
| |