Места заключения
ИТЛ 
Год начала 1945 
Отбывал заключение в ИТЛ. Из его воспоминаний:
    "На второй неделе Великого поста случилось что-то совершенно непонятное.
     Меня привели к майору, начальнику лагеря... и тот повел со мной прямо-таки
     задушевную беседу:
       "... Ты у нас вроде бы самый честный — да дело даже не в этом. Фанатик
        ведь ты религиозный, и твои убеждения не позволят тебе воровать.
        Как там в заповедях-то? "Не укради"? Так что иди и принимай
        [продуктовый] склад".
     Вот ведь змий коварный! И не знал майор, что не так давно я случайно
     подслушал его разговор с "кумом" лагеря. Офицеры поспорили, что какие бы высокие
     убеждения не были у человека, но до предела изможденный, хронически
     голодный, он все равно соблазнится, если получит возможность, пусть
     незаконно, "подтырить хавку".
     И особенное иезуитство заключалось в том, что поставить меня на склад
     решили в дни Великого поста. Такой вот эксперимент. А я действительно
     был уже доходягой. Острое чувство голода не покидало меня ни на минуту.
     И спастись от этого мучительного истязания желудка можно было только
     молитвой. Что я и делал постоянно, хоть это и очень не нравилось
     руководству лагеря. В наказание меня посылали на еще более тяжкие работы,
     надолго заключали в карцер, где вообще, можно сказать, не кормили.
     Но тело-то можно сломить, а душу? Я однажды прямо так и сказал "куму":
        "Ну как ты запретишь мне постоянно творить молитву бессловесно —
         в уме и сердце моих"?
     Тот только рукой безнадежно махнул:
        "Фанатик он и есть фанатик".
     Но все же отступился от меня.
     И вот стал я главным человеком на продуктовом складе — такое искушение
     мне придумали.
     Поначалу я чуть в обморок не упал от нахлынувших на меня вкуснейших и
     давно забытых запахов. Ведь на складе хранились не только мешки с самой
     дешевой крупой для заключенных, подгнившей капустой и бросовой рыбешкой.
     В отдельном закутке для начальства стояли коробы со сливочным маслом,
     висела копченая свинина, даже коричневые круги колбасы лежали. И ящики с
     сахаром. Если хоть по чуть-чуть от всего этого богатства отщипнуть —
     скоро с дистрофией справишься.
     Только после утренней поверки все снова увидели меня в лагерной столовой.
     Я, как и все, хлебал баланду, зажевывая ее черствым куском суррогатного
     хлеба. И так продолжалось день, два, три, неделю.
     А потом меня снова вызвал начальник лагеря. С удивлением посмотрел на мою
     все такую же высохшую до предела фигуру, заострившийся нос и крякнул:
        "Неужто и вправду на складе ничем не попользовался?" — спросил недоуменно.
        "Так ведь Великий пост", — ответил я.
        "Вот уж действительно не в коня корм", — резюмировал майор и тут же
     с досадой распорядился перевести меня обратно на общие работы.
     Не удался, видишь ли, у него эксперимент.
     А уже приближалась Святая Пасха: шла Страстная седмица.
     Нашей бригаде выпала очень тяжелая работа: мы занимались выкорчевкой пней
     на большом участке...
     И тут кто-то сказал:
        "А ведь вот такие же дни для Христа тоже были самыми трудными.
         Не зря неделя называется Страстной".
     И все загомонили:
        "Семен, Семен, ты в религии силен, за это и сидишь, расскажи, что
         в эту неделю было с Иисусом".
     Где уж тут рассказывать, только бы дыхание перевести, но я все же,
     натужно работая ломом, начал говорить о страстях Христовых.
     Начал с Тайной вечери, а вот до Великой субботы добраться не успел:
     обед привезли. А после обеда товарищи отстранили меня от работы: уж очень
     интересно было им послушать, как это Сам Сын Господень попал в ад...
     Так Он победил смерть и дал людям возможность для спасения и вечной жизни.
     Тихо стало на поляне. И даже конвоир, все время прислушивающийся к моему
     рассказу, застыл, как соляной столб...
     На саму Пасху, в воскресение, нас не повели на работу, оставили в бараках.
     И мы стали праздновать Святое Воскресение Христово. Возможностей у нас
     было, конечно, мало, но накануне мы соединили все наши хлебные пайки,
     раздобыли немножко сахарного песка и из всего этого слепили общую пасху

     — благо хлеб мялся, как глина. На верхушке пасхи вылепили крест и обсыпали
     все сахаром. Вскипятили воду, заварили сбереженный чаек — и просто
     настоящий по лагерным меркам праздник у нас получился!
     И словно на воле, по всему бараку слышались самые главные, самые великие
     слова: "Христос Воскресе! Воистину Воскресе!".
     И забыли зэки все тяготы лагерной жизни, все стали такими благостными,
     добродушными, вспоминали вольную жизнь, родных и близких.
     Одним словом, Христос пусть на один день, но и нас будто бы выпустил
     из ада...
     Тут ко мне подошел один из лагерников и попросил выйти из барака.
     Я приоткрыл тяжелые двери. У входа стоял тот самый конвоир, который
     присутствовал при моем рассказе о Страстной седмице...
       "Спасибо тебе, — взволнованно произнес он. — Я послушал тебя, и будто
        в душе все перевернулось. И как это я до сих пор без Христа жил?
        А это тебе", — и он протянул мне красное пасхальное яичко"